|
СВИДАНИЕ С ОДЕССОЙ ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ Я вижу Одессу глазами воспоминаний.
Я вижу ее снова. И снова влюблен
Я долго не был в Одессе. Честно говоря, с некоторых пор я боюсь туда
ездить: идешь по улице, а к тебе подходят молодые люди, которых, пожалуй,
еще не было на свете, когда ты уже уехал из Одессы. Ничтоже сумняшеся, они
обращаются с тобой за панибрата, не считая нужным заметить, что некоторым
из них ты годишься не только в отцы, но и в деды.
И вот, после войны я все-таки снова на одесских бульварах, набережных,
улицах. С волнением узнаю заветные места -- вот здесь, по этой улице, бегал
в училище Файга, на этом углу ожидал гимназистку Адочку и, почтительно
шагая рядом, боялся прикоснуться к ее руке, вот здесь я нырял и даже два
раза тонул. А вот она, колыбель моего актерства -- Большой Ришельевский
театр! В Одессе шутили, что этот малюсенький театр назван большим, чтобы
его не спутали с "малым" одесским оперным театром.
Итак, вот она, моя Одесса, город моего детства, моей юности, я вижу тебя
и глазами воспоминаний и глазами чужестранца, и снова убеждаюсь, что ты не
можешь не нравиться, ни детям твоим, ни гостям.
Сегодня вечером в Городском театре у меня концерт. Я выхожу на сцену, и
у меня застревает комок в горле. Земляки, со свойственным им темпераментом,
встречают меня, и я готов расплакаться от счастья. Мне приходится приложить
немало усилий, чтобы начать концерт. И весь вечер у меня полное
взаимопонимание с публикой.
Я выхожу из театра и уже мечтаю, как доберусь до гостиницы, поужинаю и
лягу в постель, но спать не буду, а еще раз, теперь уже мысленно, переживу
свое свидание с городом. А потом усну и буду спать так крепко, как спится
только в родном городе.
А утром -- снова на бульвар, под голубое небо, к синему морю, которое
почему-то зовется Черным. Нет, черт возьми, жизнь прекрасна и удивительна!
Я сажусь в машину, но едва шофер трогается с места, как вдруг из темноты
прямо на фары бежит женщина.
-- Стойте, стойте! -- кричит она. Шофер притормаживает, она подбегает к
дверце, открывает ее, тычет в меня пальцем и спрашивает:
-- Вы Утесов?
-- Да, -- удивленно говорю я, -- а что? Она поворачивается в темноту и
кричит:
-- Яша! Яша! Иди сюда!
И сейчас же из темноты выныривает мальчик лет восьми. Она хватает его,
толкает к машине и, снова тыча в меня пальцем, говорит:
-- Яша, смотри, -- это Утесов. Пока ты вырастешь, он уже умрет. Смотри
сейчас!
У меня срывается с языка не очень вежливое слово, и я захлопываю дверцу.
Здравствуй, моя наивная Одесса!
Я добираюсь до гостиницы, есть мне не хочется, я с трудом выпиваю чашку
чая. Ложусь в постель и долго не могу уснуть. А потом сплю тревожно и без
всякого удовольствия. Утром выхожу на бульвар... На небе серые облака, море
действительно почернело, и настроение какое-то кислое. А все эта ночная
тетка со своим Яшей! Испортила мне всю музыку.
Но долго грустить Одесса не даст, я уверен. Уж обязательно она меня
чем-нибудь развлечет. В надежде уже веселей гляжу по сторонам.
Сегодня десятое сентября. Скоро двадцать лет со дня освобождения Одессы.
Я рад, что в эти дни я здесь.
Одесса! Моя Одесса! Как блудный сын я возвращаюсь к тебе каждый раз,
мама.
Я иду по платановому туннелю Пушкинской улицы. Я вижу тебя, я слышу
тебя, мой чудесный город, -- город-герой, город-весельчак, город-красавец.
У меня всегда растроганное настроение, когда я встречаюсь с тобой.
Гляжу, слушаю, восхищаюсь и смеюсь. Вот она, Дерибасовская. На углу
Преображенской огромный плакат: "Гастроли Государственного эстрадного
оркестра РСФСР под руководством и с участием народного артиста РСФСР
Леонида Утесова". Под плакатом на тротуаре сидит человек. Испитое лицо,
хитрые глаза, улыбка. Перед ним на земле шапка. Хриплым голосом он кричит:
-- Граждане, подайте, кто сколько может, на выпить за нашего дорогого
Леонида. -- Большой палец энергично указывает на стоящий за его спиной
плакат. Своеобразный бизнес -- в Одессе ничего не пропадает.
Иду дальше. Гляжу налево, гляжу направо. Меня и радуют и печалят
изменения. Печалят, потому что они уносят с собой воспоминания, радуют,
потому что изменения означают жизнь.
Вот здесь был магазин, где продавались ноты, несколько ступенек, по
которым -- помните? -- сбежав, я сбил генерала и от страха промчался сквозь
Одессу со скоростью взбесившегося оленя -- ведь это могло стоить каторги.
Сейчас здесь магазин минеральных вод. Как не зайти. Кстати, мне хочется
пить.
-- Бутылку боржома можно?
Продавщица. Что-о?
-- Одну бутылку боржома.
Продавщица (презрительно). Сейчас я вам нарисую.
-- А где можно достать?
Продавщица (зло). Не ломайте ноги.
По-московски это означает: не ищите, не найдете. Мне больше нравится
по-одесски.
Я снова разглядываю тебя, Одесса. Ты и такая, ты и другая. Вот Соборная
площадь. Здесь когда-то стоял собор, окруженный чахлыми деревцами. Сейчас
здесь чудесный парк. Густой, зеленый. И когда он успел вырасти? -- Ах, как
быстро летит время!
А вот и городской сад. Здесь мы играли в модную игру
"казаки-разбойники". Сад был чахлый и "разбойникам" было трудно скрываться.
Сейчас здесь зелень так густа, что в ней может спрятаться целый полк.
За городом новые районы. Они так же не похожи на старую Одессу, как
новые районы Mосквы на старую Москву. Деловито, удобно, широко. И
достаточно однообразно.
Люди тоже изменились.
Жизнерадостность, юмор, музыкальность, общительность -- все эти типичные
признаки одесситов остались. Но появилось и нечто новое: новая гордость за
свой город. Чувствуется эдакое: да, мы умеем смеяться и петь, но мы умеем и
воевать, если надо.
Я восторгаюсь тобой, дорогая Одесса-мама, перо хочет без конца рисовать
твой сегодняшний облик. Ты вовсе не стара, мама! Наоборот, ты помолодела.
Постарел только я.
|